Прокурор - Страница 91

Он вспомнил, как они втроем - Галина, Володька и Захар Петрович возились с Курлыкой, как радовались, когда птица освоилась с протезом и чинно зашагала по паркету - тук-тук, тук-тук.

Галина говорила, что общение с животными успокаивает психику. Одинокие люди, перенесшие инфаркт, непременно должны завести дома кошку или собаку. Это помогает. Если нет ни собаки, ни кошки, шансов скоро "сыграть в ящик" значительно больше.

Есть не хотелось. Он прошелся по комнатам. Почти каждая вещь напоминала о жене. Гардины... С какой любовью она выбирала материал в магазине. Серебряные молнии на фиолетовом фоне. Шкатулка, которую Захар Петрович сделал из карельской березы. В ней Галина оставила сережки, кулон, два кольца - его подарки. Туда же он положил и ее обручальное кольцо, которое было демонстративно оставлено на столе.

Захар Петрович не выдержал, спустился этажом ниже и нажал на кнопку в дверь Межерицких.

Их не было.

"В Матрешках", - подумал Измайлов. И снова поднялся к себе.

Как прошел вечер, он не помнил. Воспоминания накатывались одно на другое. Их знакомство с Галиной под Сыктывкаром... Свадьба в Хановее...

Прогулка с женой и маленьким Володей по лесу, когда они в жаркий июльский полдень собирали в туесок пряные багровые ягоды земляники. Черники в том году почему-то уродилось мало, но им повезло - напали на богатый черничник. Сынишка набивал рот терпкими ягодами, и казалось, что он испачкался чернилами.

А потом сидели на поваленной березе, с аппетитом уплетали нехитрую еду - картошку в мундире, сало, огурцы.

Было очень светло, солнечно. Фенологи называют июль "пиком света", а Захар Петрович считал, что июль еще и "пик ягод и цветов". Яркие голубые незабудки, золотые бубенцы купальниц, белые россыпи ромашек, розово-дымные заросли иван-чая.

"Неужели это прошло навсегда? - думал Измайлов, лежа на диване. Может, то время было также пиком нашего счастья? Что ждет меня впереди?"

Он так и не перебрался в постель, а, укрывшись пледом, забылся зыбким тревожным сном, где снова и снова являлись Галина, Володька, и все смешивалось - село Краснопрудное, Москва, Сыктывкар, Хановей и Зорянск.

Дубровск ему не снился.

Звонок в дверь показался Измайлову тоже сновидением. Он открыл глаза и в сером дождливом полумраке утренних сумерек не мог понять, что происходит.

Но звонок раздался снова. Робкий, короткий.

Захар Петрович вскочил с дивана. С замирающим сердцем прошел в коридор: неужели Галина?

На пороге стояла мать. С мокрым чемоданчиком в руках.

- Захар! - Она обхватила его шею сухонькими, но еще крепкими руками.

Мокрая косынка щекотала его щеки. Он вдруг почувствовал облегчение рядом родной, близкий человек.

- Мама! Неужели ты? - Он расцеловал ее лицо, все в капельках дождя. Это точно был дождь - мать не любила плакать.

- Твоих не разбудим? - тихо спросила она, когда Захар Петрович, притворив входную дверь, стал помогать ей снимать плащ.

- Проходи, - не ответил он на вопрос. - Что же ты без телеграммы, без звонка?

- Не знаю. - Она долго и тревожно смотрела прямо ему в глаза. Захарушка, милый, что-то у меня сердце болит за тебя. - Она положила руку на левую сторону груди. - Вот уже несколько дней все из рук валится... А вчера не выдержала, бросила свое хозяйство и на поезд...

Он обнял ее за плечи, повел в комнату.

О своих неприятностях Захар Петрович матери ничего не писал. Ни полслова.

* * *

Далеко от Зорянска, в Южноморске, в кабинете директора сувенирной фабрики Зарембы проходило совещание.

Фадей Борисович начал его торжественней обычного.

- Товарищи, собрал я вас, можно сказать, по очень приятному поводу. Вышестоящие инстанции решили, что коллектив нашего предприятия заслужил того, чтобы о нем рассказали по нашему областному телевидению. Будут снимать фильм.

Заремба поправил галстук и, оглядев присутствующих, спросил:

- А ведь наши рабочие действительно заслужили это, не так ли? - И, не дожидаясь ответа, сказал: - Так! Именно! Мы с вами, если можно так выразиться, только мозг. Даем направление. Но, сказать по чести, товары для народа творятся руками простых тружеников фабрики. Им и хвала. Им и спасибо.

Тихо шумел кондиционер, в комнате стояла тишина. Даже фикус, стоявший в углу, казалось, прислушивался к словам директора.

- А теперь разрешите представить вам Флору Юрьевну Баринову. Заремба указал на девушку в ослепительно белой кепочке с крошечным козырьком, очень мило сдвинутой набок, в шелковой блузке и синих атласных брючках, присобранных на щиколотках. На ногах у нее были кроссовки, в руках - блокнот и шариковая авторучка. Через плечо висел фотоаппарат.

Баринова чуть приподнялась со стула.

- Представитель областной телевизионной студии, - продолжал Фадей Борисович. - А это наш главный специалист - Герман Васильевич Боржанский...

Лет пятидесяти пяти, с крупной головой, рыжей бородой и потухшей трубкой в зубах, Боржанский, не вставая с места, чуть улыбнулся и поправил:

- Главный художник.

- А дело у нас какое? Художественное, - заметил директор.

Баринова что-то чиркнула в блокноте.

- Начальник специального экспериментального цеха, мы это подразделение обычно называем СЭЦ, для краткости, - объяснил Заремба, Евгений Иванович Анегин. Лихой казак и прекрасный организатор производства...

Начальник цеха, с которым в свой приезд беседовала Гранская, поднялся и вежливо поклонился.

- Вот это да! - восторженно вырвалось у девушки. - Просто превосходно! Онегин, Пушкин, творчество! Представляете, как это можно будет обыграть?!